.

Схиархимандрит Макарий Болотов (часть1)

 

                                    

Древнейшие и богатейшие фамилии Российской Империи сверкали драгоценными жемчужинами его рода. С благоговением всегда и молитвенно вспоминал батюшка схиигумению Софию (Болотову), первую настоятельницу Шамординой пустыни, - её папа и батюшкин прадед, Михаил Павлович и Петр Павлович Болотовы, были родными братьями.

Известный оптинский иконописец игумен Даниил Болотов – родной брат м. Софии. Именно его кисти принадлежит написанная по благословению преподобного о. Амвросия Оптинского известная икона "Спорительница хлебов."
Строительница женского Горненского монастыря в Иерусалиме, основанного начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным) – схимонахиня Павла из известного рода князей Голицыных, - она была бабушкой батюшкиного папы, т.е. прабабушка о. Макарию. В миру её именовали Павлина Ивановна Голицына. Мама её в девичестве была Нарышкина. Нарышкина Ксения Ивановна. Из рода Нарышкиных была и батюшкина мама - Нарышкина (Винковатова) Вера Васильевна.
Будучи с мужем, двоюродным братом матушки Софии, людьми горячей христианской веры, и, тяготея к монашеству, Павлина Ивановна не раз говорила ему: "Давай оба в монастырь уйдем – я в Иерусалим, а ты на Афон?", однако супруг рассудил иначе: "Нет. Иди-ка в монастырь ты (стоить заметить, что о. Антонин неоднократно предлагал ей приложить свои труды к основанию в Горней монастыря), а я останусь пока растить детей. И вот, оставив четверых детей на попечение мужа, в 1888 г. Павлина Ивановна уезжает в Иерусалим. Причем не с пустыми руками: кроме своих рук и знаний она взяла довольно значительную часть своего состояния, чтобы всеми своими возможностями послужить горячо любимому ею Спасителю. Отца Антонина она уж в живых не застала – к тому времени вот уж 9 лет, как он умер, и был погребен на Елеонской Горе в своем детище – храме Вознесения Господня.
"Молитвенница матушка Павла была", - вспоминал позднее о. Макарий – когда спустя почти двадцать лет она приехала в Россию, её дочь к тому времени была замужем за князем Василием Бриллиантовым-Болотовым (сн.1), и батюшкин папа, которому на то время было только 2 месяца, лежал в кроватке; матушка Павла склонилась над ним и, вглядываясь в спящее лицо младенца, предрекла открытую ей Господом дальнейшую судьбу их рода: "А ты, внучек, в свое время сироткой будешь… Вырастишь, женишься и сироткой останешься, но я упросила Господа – из твоего рода выйдут монашествующие".

Её слова были пророчеством от Господа. Николай Георгиевич вырос, женился, а тут – революция. Родных и близких его постреляли, все имущество – пожгли, да отобрали, а в 1932 году рождается Виталий.
Во время крестин на праздник Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня о. Феодосий – священник, крестивший Виталия, еще не зная о пророчестве м. Павлы, но будучи просвещен Духом Святым за свою непорочную пред Господом жизнь, надел ему на руки четки, а матери сказал: "От Господа повелено быть ему монахом. Пойдешь против воли Божией – наказана будешь сильно!" Однако о богопротивлении в их роду никто даже и думать не смел.
Но значения своей родовитости батюшка особо не придавал: как-то в разговоре с одним своим духовным чадом, о. Макарий, на его предложение составить генеалогическое древо батюшкиного рода, заметил, что для него гораздо важнее родство не плотское, а духовное. И о. Макарий, рассказывая о своем детстве, отрочестве, и последующих годах, в первую очередь рассказывал о своих старцах, старицах и отцах подвижнической жизни, которые вели его по скорбному, но небошественному пути.(2) Вспоминая сейчас об этом, и желая подражать в добром, и сейчас, и в дальнейшем, при всякой возможности, и мы не станем обходить этих святых и духоносных отцов.

Духовный род о. Макария по мантийному постригу восходит к преподобному Серафиму Саровскому. У преподобного батюшки Серафима был духовный сын, ныне прославленный в чине святых и известный всему Православному Киеву основатель Свято-Троицкого, названного по его имени Ионинским, монастыря – о. Иона (Мирошниченко +1902г.). В свою же очередь, у архимандрита Ионы (в схиме – Петра) был духовный сын, впоследствии окончивший свою жизнь в Свято-Успенской Почаевской Лавре – схиархимандрит Прохор (Дубровский +1977г.). Отец Прохор и постригал батюшку в мантию.

А по схимническому постригу родословная о. Макария восходит к Глинским старцам, и от них к преподобному Паисию Величковскому, чей постриг, в свою очередь, восходит к Святой Горе Афон. Преподобным Паисием был пострижен схиархимандрит Иоанн; схиархимандритом Иоанном был пострижен о. Филарет (Данилевский +1841г.); о. Филарет постригал будущего основателя Алтайской духовной миссии архимандрита Макария (Глухарева +1847г.); о. Макарий – схиигумена Николая (Хондарева), он-то и воспринимал будущего вл. Зиновия (Мажугу +1985г. в схиме Серафима) – митрополита Тетрицкаройского. А уж батюшкин схимнический постриг совершал вл. Зиновий, а восприемником был о. Андроник (Лукаш +1974г.).

На восьмой день от рождения, т.е. 29-го сентября, маленький Болотов был крещен местным священником – о. Феодосием, о котором впоследствии о. Макарий очень тепло вспоминал: ведь был он не только его крестным отцом, но и первым духовным водителем на нелегком и долгом пути к Царствию Господню.

Виталий, как назвали о. Макария при крещении, почти пять лет не мог ни ходить, ни говорить, при чем заболевание это было, как он говорил "поднесённое".(3)

Лукавый враг во все времена находил и продолжает находить среди людей верных своих помощников и последователей – не только волкообразных богоборцев, каковых во все времена хватало, менявших лишь имена – от Каина и до маратов, толстых да лениных, но и простых обыденных колдунов, гадателей, магов, и прочих им подобных. Для таких как они, такие как о. Макарий действительно были бунтовщиками против их дел и власти; для них рождение таких, как о. Макарий действительно было на погибель.

Вот уж 7512 лет как существует этот, Творцом и Его Словом и Его Духом созданный наш мир. Тогда, в первые мгновения творения, Всемогущим Творцом для бытия и славословия были созданы безплотные и могущественные духи, во главе которых был поставлен верховным архангелом творение по имени Денница – Сын Утра.

Ныне ничто уже не ново под луной, а тогда это было ещё как ново: творение восстало на Всемогущего, даровавшего ему бытие, Творца: Денница захотел быть Богом сам – "…на Небо взыду, выше звёзд Небесных поставлю престол мой, сяду на горе высоце, на горах высоких, яже к северу; взыду выше облак, буду подобен Вышнему." – так восклицал обезумевший ангел, но в итоге был на веки низвергнут из Райских обителей, а для ограничения его безумной власти у него было отобрано Божественное знание будущего. Но среди нескольких, оставленных ему Богом качеств, осталась возможность мышления и анализа происходящих вокруг событий. Вот и в нашем случае сей падший ангел прорек через свою рабу, "просчитав" своим семитысячелетним умом поколения и род Болотовых, зная, уже вполне достоверно, чем обернется для него и его слуг рождение этого младенца.
Болезнь маленького Виталия была для его родных хоть и скорбной, но и удивительной: он мог говорить лишь "папа", "мама", но речь восстанавливалась полностью, когда приходил к нему о. Феодосий!

К сожалению, фамилия о. Феодосия не сохранилась, но из рассказов самого о. Макария мы слышали, что в 1938 году он пошел путем исповедничества и мученичества: в возрасте около 70-ти лет он был арестован, и более шести лет провел в лагерях и тюрьмах. А потом он, до самой смерти в 1990 году, (когда ему было уже около 135-ти лет), прожил в затворе и молитве в горах Краснодарского края.

Ни одного дня не питался молоком будущий воин Христов. "Я был "искусственник"", - скромно говорил сам батюшка, не напоминая, что такую же удивительную способность имели многие великие святые, в том числе и наш киевский подвижник – Христа ради юродивый иеросхимонах Феофил Китаевский.

В 1932 году умерла мамина тетя, а в 33-ем батюшкина тётушка, от которых осталось соответственно 7 и 5 детей. И вот, батюшкин папа, спасая их от детдома, взял всех в свою семью; и это, не считая их собственных троих детей: Виталия, Раисы (в постриге Серафимы +1982 г.), и Надежды, а помещались они все на полу в одной комнате размером 25 кв. м. "У нас теперь как монастырь будет", - говорил батюшкин папа, а родившийся чуть раньше Виталий был первым "насельником" этого монастыря, разместившись на полу у печки.

К сороковым годам, когда отец был уже на фронте (начав с Финской, батюшкин папа там и остался – в 1944 году он погиб под Вильнюсом), Виталий взял на себя львиную долю всех забот по дому – хотя остальные дети были и старше его, но приготовить поесть, пошить одежду, подоить корову, и прочие дела по хозяйству лежали на его ответственности. И часто, имея горячую и чистую веру, помощниками ему были Божии угодники. Одним из первых был святитель Николай.

Однажды в молитве Виталий просил Николая Чудотворца, чтобы он послал им немного денег – одеться, обуться, поесть… Идет он вскорости на базар, и вот, чуть впереди него оборачивается к нему какой-то высокий дедушка и, указывая на землю, говорит: "Чадо, просимое – возьми". Виталий ахнул: на земле лежали две новых запечатанных пачки с деньгами, а подняв голову, увидел, что того Дедушки и след простыл!
А ещё, рассказывал батюшка, уже в Войну был случай: они с сестренками три дня молились с акафистом перед иконой Божией Матери "Скоропослушница" – в доме даже хлеба не было, да и не ожидалось. "День просим – ничего. Второй день – ничего. На третий день, идя доить корову, выхожу на крыльцо – хлеб лежит. Большой, горячий, только что испечённый! Где печённый? – Бог весть, а во дворе – снег. И ни следочка…"

Свою личную монашескую дорогу Виталий начал осенью 1941 года, когда приехал к своей двоюродной тёте в соседнюю станицу. "Не хочешь ли сходить к удивительной, чудной бабушке?" – спросила она его. Этой "чудной бабушкой" была матушка Евгения. Встретила она их на пороге дома со словами: "Радость моя! Милый мой! Ну, наконец-то! А ведь сколько лет я тебя ждала". Не только игумения, каковым саном её почтил в 1918 г. сам Святейший Патриарх Тихон, называя "возлюбленной дочерью", но и, прежде всего, истинная богоугодная монахиня, молитвенница и исповедница была мать Евгения. Именно к ней, после о. Феодосия перешло духовное руководство над Виталием, и она же стала его первой старицей.

…В восьмидесятых годах 19-го века старцу иеросхимонаху Рафаилу во время молитвы явилась Царица Небесная. "Иди к вдовице Евдокии, и предай ей, что Я на её усадьбе хочу основать Себе обитель". Миссионерская мужская обитель Покрова Божией Матери вскоре была основана, и отец Феодосий был в ней первым игуменом. А рядом, опять-таки по повелению Царицы Небесной, была построена небольшая обитель в честь Казанской иконы Божией Матери, и в ней уже м. Евгения была настоятельницей. Около восьмидесяти сестер – портных, златошвей, башмачниц, иконописиц прилагали свои труды к обезпечению жизнедеятельности мужской обители, были слугами их, трудившихся на ниве просвещения и защиты Екатеринодарской губернии от еретиков, а после и обновленцев.

Об успехах и пользе деятельности обители, говорит и то, что для обновленцев и матушка Евгения, и её монастырь стали костью в горле – в тридцатых годах матушку арестовывали, и уж тогда была им сласть надругаться над ней от всей своей сатанинской злобы: привязанную к лошадям её таскали по всему городу.

Отец же Рафаил, постригая м. Евгению в монашество, и чувствуя свой скорый уход, вручил её о. Феодосию. А он был батюшкой очень строгой жизни, рассказывала матушка – однажды, по какой-то с виду благообразной причине, она пошла исповедоваться не к нему, а к другому старцу – о. Геронтию, дело-то все благое - исповедь, святое Причастие опять-таки, оправдывала она себя... Поисповедовалась, подходит уже и к чаше, а о. Феодосий из олтаря выглядывает: "Евгения, а я тебе причащаться запрещаю!" Три дня и три последующих ночи она коленями натирала пол у батюшкиной кельи: "Батюшка, прости! Царица Не-бесная, прости! Матерь Божия, вложи на ум о. Феодосию, что бы он меня простил!" На третий день, испытав её раскаяние и терпение (простить-то простил, да виду не подает!) он подошел к ней: "Мать Евгения, ну какой же я отец, если я прощать чадо не буду? Я на твоё терпение смотрел: будешь ты скорбеть, или нет".

Но уж испытав, - сколько не приходило к нему матушек, скольких он не постригал, а всех поручал м. Евгении: "Мать Евгения! Меня заберут, а ты будешь жить; будешь ты им и отец и мать!"

На второй день после первого посещения матушки Евгении, на праздник Покрова Пресвятой Богородицы Виталий был одет в подрясник. Носить, конечно, он его не всегда носил – опасно было, да и из своих – даже мама не знала, а вот причащался всегда с сумочкой: в ней лежал подрясник.

Родительская безпечность, а порой и простая педагогическая безграмотность в наши дни норма. Не в том смысле, что это нормально, а в том, что это стало правилом, - куда пошли дети, зачем – либо без разбора пусть идут; либо без причины, от банального упоения своей властью такие разборы учиняют, что ребенок потом от родительского ока и благие дела таить начинает. И нужно сказать, что частые походы к м. Евгении, - в соседнюю станицу за 20-ть километров(4), заинтересовали материнское сердце:
- А что, сынок, вот ты к бабушке Евгении ходишь… Давай-ка я с тобой схожу, погляжу – какого она духа.
Придя к м. Евгении, она узнала – какого они Духа!
- Это, Вера, хорошо, что ты духа испытываешь, - были первые слова матушки Евгении, когда они вошли в её хибарку, - вы рода знатного, молитвенного; своими матушками, да старцами научены правильно в духовной жизни все проверкам подвергать. Но ты утешься: Хоть и скорбная жизнь у тебя будет, но закончишь ты её монахиней, и остаток дней своих проведешь в славе. Не в мирской славе, а в духовной – так полюбишь молитву и Господа, что ты и во двор выходить не будешь!

Тогда этим словам раба Божия Вера и удивлялась и не верила, а спустя сорок лет батюшка бывало скажет ей, схигумении Марие: "Матушка, лето уж заканчивается, может, хоть во двор выйдешь?" – "Нет, нет, не надо, мне и тут хорошо. Форточка открыта – воздух есть, хорошо мне с Господом и Царицей Небесной", - уж так она любила в молитве с Господом пребывать.

Образования у батюшки, не считая семинарии, можно сказать, не было никакого – в марте 42-го, когда батюшке было девять лет и он был учеником второго класса, из школы он был исключен, хотя, и поступил он в неё лишь уступая требованиям тети – дедушка, мамин отец, в свое время идти в школу никому не позволял: "Нечего православным в безбожной школе делать!" И случилось так, что однажды приехал к ним в школу какой-то проверяющий, а директор школы, который жил от батюшки через один дом, возьми, да и пожалуйся ему на Болотова: "Вот – ходит по школе, крестится, все молитвы свои читает…" И во время урока проверяющий зашел в класс.
- А ну, Болотов, иди в кабинет директора, мне с тобой поговорить надо.
- Поговорить? Это как же можно во время урока? Урок ведь, – осадил его Виталий. А должно сказать, что в классе он был настолько самостоятельным и ответственным, что даже в отсутствие учительницы класс поручали ему.

Проверяющий сел за учительский стол, и тут его взгляд попал на висящий над дверью портрет Ленина. Движимый какими-то своими умозаключениями он начал спрашивать:
- Вот ты скажи мне: кто это, чей это портрет? Скажи, что это твой дедушка.
- Да как же я могу так сказать? Это же ложь. Моего дедушку в 27-ом году расстреляли – он был губернатор Екатеринодара.
- Ну, скажи, что это – твой друг. Он ведь друг всех детей.
- Нет, - твердо ответил исповедник – у меня друзья Николай Чудотворец да Георгий Победоносец. Я им всегда молюсь, они мне всегда помогают. Как же я могу сказать, что это мой друг?
- Скажи, что отец, - начал уже выходить из себя проверяющий.
- А отец мой на фронте.
- Кто же это? – с закипающей ненавистью шипел "воспитатель".
- Для меня он никто, а для вас это… Это ваш бог, который в 24-ом году сдох!

От тюрьмы тогда спас батюшку лишь его возраст. А со школой он был вынужден расстаться в тот же день. "Деточка, не скорби, – утешала его в тот вечер мать Евгения, - не учение утешает человека, а Господь. Будешь молится – будет тебе и академия! Не отходи от отцов своих духовных – это тебе наука из наук и академия из академий".

"А Вы скорбели?" – спрашивали мы уже теперь у батюшки. "Нет. Ни капельки не скорбел, радость у меня была. Я так из школы выходил, как из ада. Вышел, перекрестился, говорю: "Господи, Ты меня не оставишь! Весь мир не оставляешь, и меня не оставь". И мама меня не ругала, только и сказала, что: "Слава Богу, что ты из ада вышел!" А директор меня встречает на следующий день, да говорит: "Ну, дурачок, что же ты теперь делать будешь? Школы нет – документов нет, документов нет – нигде, никому ты не будешь нужен, ты теперь пропадешь и с голоду помрешь". А я достаю из кармана Псалтирьку, да говорю: "Ну и что же? А меня Псалтирька прокормит! Вот у тебя сын помрет, а чтобы за него помолится – меня позовут Псалтирьку читать".

Вскоре у директора школы умер сын, и читать по усопшему Псалтирь пришел звать Виталия директор…

А еще был у них такой Анатолий Семенович… Так тот хотел с него крестик сорвать нательный. Казалось бы – ну что здесь такого? Мелочь вроде бы, а – нет! Уж очень батюшка крестик любил.

- Я ему и говорю, - рассказывал позже о. Макарий, - Пред тем как крест сорвать, дозволь тебе слово сказать: Сейчас твоя власть надо мной, а в 46-ом году будет власть над тобой - тебя суд возьмёт, и объявят тебя врагом народа, за то, что ты русских воинов будешь предавать гитлеровцам!

Дело происходило в 40-ом году, а спустя шесть лет он действительно был арестован, предан суду и полтора месяца тело предателя висело на обозрение всему Краснодару.

А в 1944 году батюшкину маму положили в больницу со сложной формой брюшного тифа, где между жизнью и смертью ей пришлось пролежать четыре года, и Виталий остался за хозяина в доме.
От мамы (а та – от своей бабушки) Виталий принял правило: каждый вечер, перед отходом ко сну, обходить крестным ходом двор, дом, все домашние постройки, и каждую благословлять иконкой Матери Божией и святителя Николая. Так же стал поступать и оставшийся за старшего Виталик. И, обойдя, молился он просто: "Святитель, отче Николае! Я иду спать ложиться, а тебе поручаю наши коровки. Они наши кормилицы. А я как встану, тогда ты уже иди спать ложись. Я всё тебе поручаю".

Однажды утром, когда корову надо было подоить и выгонять в стадо, зайдя в сарай, он увидел что уже отвязанную корову за налыгач держит какой-то дядька, но с места тронутся не может.
- Ты чего начередил тут? – набросился он на Виталия, - Я стою, как вкопанный, не могу уйти с вашего двора! Я уж и сарай открыл, корову отвязал, собирался выходить, а тут старик вошел. Такой лысенький, высокий, чем-то, так-то вот перевязан, как одежда какая-то чудная. "Не выйдешь – говорит, с сарая. Я что скажу хозяину дома? Он мне поручил сохранять. Вот когда хозяин встанет, он с тобой будет расправляться". И происходит что-то странное: стану оборачиваться – стена валится на меня; выходить – с места не могу тронуться.
Виталий созвал соседей. Пришли соседи, да давай же ругать да стыдить: "Сколько сирот, а ты корову решился увести".
- Дак, я ж не две брал. Я только одну, да и ту не смог увести.
Заводит его Виталий в дом, а в красном углу иконочка святителя Николая висит. Мужик-то этот и показывает на нее: "Во – вот этот дед приходил". "Не дед это, - поучал его одиннадцатилетний мальчишка, - а святитель Николай. Придешь в следующий раз, голову тут оставишь. И вор, хотевший увести у них кормилицу, сам потом всю войну помогал чем и как мог сиротам.

Где-то в году 45-ом, идя от матушки Евгении, Виталий попал во внезапно начавшуюся метель. За станицей Гетманская идти сквозь снег и ветер сил уже не было, а до дома еще – километров двенадцать. Легши на снег, скрутившись калачиком и закры-вая рот и лицо от снега, Виталий понимал, что это – его конец: ему хотелось спать, ему уже становилось тепло. Он просил у всех прощения, прощался с родными и близкими, и, конечно же, с матушкой Евгенией.

…Очнулся Виталий от того, что на каменном пороге их дома его будила сестра. Придя через день к м. Евгении и, не успев еще ничего рассказать, Виталий вдруг услышал: "Деточка, вот мы часто говорим, что чудес не бывает. Разве это не чудо? Я ведь хоть и знала, что тебя ожидает, но благословила тебя идти – ради славы Божией и твоего укрепления".

На праздник Покрова Пресвятой Богородицы 1946 года, в станицу к м. Евгении, приехал погостить вл. Антоний (Романовский). И в день праздника Виталий был им тайно пострижен в иночество с именем Вифоний (в память мч. Вифония – 3.04). Восприемницей его была м. Евгения. Уже тогда, утешая батюшкину маму, матушка Евгения её напутствовала: "Мать Вера, если что по жизни тебе нужно будет – ты можешь у него спрашивать, он тебе скажет".

Время от времени, приезжая потом иногда в Ставрополь погостить к вл. Антонию, батюшка встречался со многими духовно-великими отцами и владыками тех времен, а однажды Промысл Божий свел его с небольшого росточка иеромонахом с белым крестиком – будущим митрополитом Зиновием (Мажугой).

"Ну как, Виталий, будем родня? Но мы уж так: если соединяемся, то – до гроба и – после гроба. А коли так, то смотри: вот пройдет лет тридцать - и я у тебя дома побуду!" И действительно: неоднократно потом, маститый архиерей не только с радостью посещал особо любимого им батюшку, но и считал для себя такие поездки большим духовным утешением.

Немного забегая вперед, хочется вспомнить один случай, происшедший спустя годы, перед постригом владыки Зиновия в схиму. Бывший послушник Глинской Пустыни митрополит Леонтий (Гудимов +1992г.), а тогда еще епископ, желал, чтобы схимнический постриг владыка принял от его руки, а вл. Зиновий ему и сказал: "Владыко, приимите схиму от о. Макария, а потом будете постригать меня". Тогда владыка, видимо, убоявшись схимнического креста, отказался. И в схиму владыку Зиновия и постригал, и восприемником был о Макарий, но… многочисленные жизнеописания Глинских насельников и постриженников об этом молчат…

Бог и Его святые и Его безплотные Небесные Силы с батюшкой и для батюшки с детства были живыми и реально предстоящими; во-первых – в силу молитв его предков, вовторых – за молитвы его старцев и стариц, и, конечно же, в силу его собственной веры. Причем, помощниками, заступниками и ходатаями за него и его судьбу они представали не только невидимым образом, но, случалось, и видимым.

В 1950 году Виталий заканчивает фельдшерские курсы и уже должен был идти в армию, но четыре года почему-то протянули, а вот в 1954 г. повестка пришла. Со всеми Виталий попрощался, - бабушки в церкви плачут, мама плачет, он и сам уж смирился да собрался, а матушка Евгения и "напутствует": "Сынок, доедешь ты до Армавира(5), да вернешься назад!". К вечеру приехал в Армавир на приемный пункт, ночь переночевал, к обеду уж и назначение знал – в Батуми на флот медбратом, - пять с половиной лет службы впереди, да вдруг подходит Полковник(6), из строя выйти приказывает…
- Что-нибудь случилось?
- Случилось. Вот оно что случилось: вот твои документы, и – едь домой.
- Почему? Как же – домой? Вы, значит мне не доверяете? Позорите? Я ведь и курсы фельдшерские заканчивал, и Родине тоже хочу послужить, а Вы…
- Сынок, езжай домой – Богом назначено так! А меня ты еще не раз добрым словом вспоминать будешь. Вот тебе документы, деньги и еды на дорогу, - езжай, мать утешай. А в своё время ты нам всем нужен еще будешь.

Однако, с посылаемыми такими чудесами, соответствующими мерками испытывалась и вера, и твердость стояния в ней. А подвиг веры и непреклонность исповедания в то время требовались каждодневно. Бывали и случаи, в которых решение нужно было принимать просто мгновенно: смерть и Бог или – предательство, жизнь в муках совести и смерть вечная.

…В 1950-ом году сосед, живший с ними через два дома и работавший в сельсовете, вызвал Виталия. Приказ был из "тех самых" органов: или письменное отречение, или расстрел.

- Отречься? От Бога? Да хоть топором голову руби – не дрогну! Вот здесь, на порог, - сам положу, не дрогну – руби.

Рубить не понадобилось. Руками уже держалась винтовка, и борец с "буржуазными пережитками" выстрелил. Пуля обожгла грудь, прожгла до дыры рубаху, но отрикошетив от нательного крестика самому стрелявшему отстрелила палец.

Еще один расстрел батюшка пережил через восемь лет, уже будучи в Почаеве. Вызов в Кременец. Опять расстрел. Дымился продырявленный подрясник, но на этот раз пулю "не пустило" маленькое мамино карманное Евангелие в кожаном переплёте. А через 3 дня стрелявший, начальник местного КГБ, был застрелен на охоте: он лежал за кустами и загорал; собаки, рыскавшие в поисках дичи, нарвавшись на него, загавкали. Охотники же подумали, что там зверь. Весы у Господа точны и не замедлит, бывает, суд; правда, не каждый этот суд рассмотрит – призыв ещё одной души на Суд Божий был признан несчастным случаем. "Ну, что хотел, то и получил", - говорил позже со скорбью о. Макарий. И часто потом слышали мы от батюшки слова его старцев: "Смерть не страшит, страшат дела – не смерти надо бояться, а греха!"

Вообще, годы пребывания батюшки в Почаеве, можно было бы назвать одними из скорбных в его жизни.

Хотя, с другой стороны, кто знает, - какая скорбь была для батюшки большей: скорбь и боль от издевательств и побоев "борцов" с религией; или скорбь от поношений и надруганий от своих же собратьев пред престолом; или скорбь от грехов, предательств и поношений от нас, его духовных чад.

По сути дела, в той или иной мере, требования властей на сотрудничество, или к отречению от Церкви, в те годы испытывали почти все священнослужители. И воистину блаженны были устоявшие и не сломавшиеся. И до конца своей жизни, говоря о каком-либо священнике, или человеке, батюшка выделял, одним из главных качеств Веру. Грехи есть у каждого – у кого больше, у кого – меньше, - к человеческим слабостям батюшка был снисходителен (хотя и мог накричать, наругаться, но больше для вида, для того, чтобы смирить), но взаимоотношения человека к вере и верности к Матери-Церкви было для о. Макария основополагающим. Когда в 1994 г. батюшка духовными чадами был приглашен в Америку на прославление Зарубежной Церковью святителя Шанхайского и Сан-Францисского Иоанна (Максимовича), не без Своего промысла, Господь свел его с тогдашним предстоятелем РПЦ(З) митрополитом Виталием (Устиновым). В числе обычных, стоявших и молившихся в храме паломников, батюшка подошел к раздававшему в благословение иконки святителя Иоанна, вл. Виталию. "А Вы, отче, какой юрисдикции будете?", - спросил он о. Макария, удерживая свою руку. К тому времени, видимо, вл. Виталий уже был "проинформирован" о том, кто такой о. Макарий, и своим вопросом хотел либо унизить его, - "сергианца-экумениста", либо (о чем мечтали многие расколы и юрисдикции) заполучить эдакий бриллиант к своей шапке. Ответ был краток, прост и значительно весом: "Небесной. А Вам, владыко, - добавил в конце краткого разговора о. Макарий, - Вам с вашей юрисдикцией в Россию так и не попасть. Вы ведь не любите Россию".

Было для батюшки важным и ещё одно качество, но уже как для монаха – исполнение закона послушания. Где бы и в каком возрасте и сане батюшка ни был, он всегда искал подвижников и старцев, чтобы быть "под началом", "под благословением", чтобы не творить, отсекать всякие пути к творению своей воли, чтобы не учить, а учиться. "Сынок, я – ищущий, - любил повторять батюшка слова Глинских старцев, - мне таким надо быть до смерти, я ведь – недоразвитый человек!" – смиренно говорил он о себе. И, действительно, - даже, за день до смерти, уступая просьбе врача и келейника, батюшка говорил: "Я знаю, что умираю, мне надо домой, в мою келью. Но раз вы говорите остаться в больнице, - я смирюсь. Я ведь должен быть послушником". Таков главный закон монаха – быть послушником до смерти. И, воистину – он был им.

А каким он был, каким он на самом деле был, действительно, не знал никто, как и сам он не раз говорил: "Вот вы сколько со мной живете, а какой я есть – не знаете. И не узнаете какой я был…" Кто весть сердце человека? Воистину – только Дух, живущий в нем, Дух, с Которым, мы верим, он и ныне пребывает.

В 48-ом году довелось батюшке повидаться с великим подвижником нашего времени о. Лаврентием Черниговским, ныне прославленным в лике святых. Но когда батюшка захотел повидать о. Лаврентия ещё раз, незадолго до его кончины, то о. Прохор не благословил: "Нет, деточка, сейчас я тебе не благословляю. А поедешь ты к нему, когда он прославится". Такие слова услышать в конце сороковых годов, когда закрывались храмы, и предавались поруганию мощи древних святых, было по меньшей мере удивительно, но против благословения старца – не смей! Прошло время, и действительно: на празднетствах, посвящённых прославлению о. Лаврентия Черниговского Господь сподобил схиархимандрита Макария приложится к его святым многоцелебным мощам.

Но вернемся в послевоенные годы. В 1946 г., как раз в тот момент, когда служилось "погребение" по о. Андронику (Лукашу) батюшка впервые вошел в ворота славной Глинской Пустыни. А настоятелем Глинской был на то время о. Серафим (Амелин +1958г.). Определив батюшку в одну келью с еще одним послушником – будущим схиархимандритом Иоанном (Масловым), о. Серафим стал любовно называть Виталия Зернышком.
Но это позже, а первое время, не имея прописки, и опасаясь частых милицейских проверок, Глинским послушникам, и даже многим паломникам приходилось день проводить в трудах, а ночи на улице, под открытым небом, опасаясь то дождя и снега, а то ареста за "бродяжничество".
 

СХИАРХИМАНДРИТ МАКАРИЙ БОЛОТОВ (2 часть)



Так и всходило Зернышко под сенью Глинских старцев, одновременно учась в Ставропольской семинарии. А вот по окончании семинарии, остаться в Глинской было не суждено – старцы, прозревая будущие годы возобновления яростных гонений на Церковь, повелели юным, неокрепшим послушникам и монахам переезжать в Почаев, думая, что столь славную обитель репрессии если и коснуться, то поверхностно. Однако Господь, для славы праведных и крепких, судил по иному: многие монастыри (в том числе и Глинская) были закрыты, а на Почаев опустился мощный и всесокрушающий кулак сатанинской безбожной злобы.

В Почаевской Лавре, в 1958-ом году, инок Вифоний был пострижен наместником Лавры архимандритом Севастианом(7) (Пилипчуком +1992г.) в мантию, с именем Власий, в честь мученика Власия и вскоре рукоположен в сан иеродиакона, а старцем-восприемником при этом постриге был схиархимандрит Прохор (Дубровский +1977). Батюшка рассказывал, что о. Полихроний (такое имя было у старца в мантийном постриге) к тому времени в своё духовное окормление уже никого не принимал, ссылаясь на свою старость и немощи, а батюшку, хоть и не сразу, а после долгих уговоров, но принял. "Я тогда как маслице к родному батюшке подлизался", - так впоследствии смиренно описывал о. Макарий волю Божию и испытание старца.

- …Сынок, Матерь Божия окажет тебе милость. Придет незнакомец, - говорил о. Прохор, когда батюшку вызывали в 1958 г. в военкомат для призыва в армию, - придет незнакомец… Он тебя хорошо знает. И ты его знаешь, но немножко подзабыл.

А должно сказать, что монахов тогда вызывали массово, и поводы были разные – у того паспорта нет (а не меняли паспорт специально), у того нет прописки (а прописку, как и в Глинской, не давали злонамеренно), тому – в армию, а некоторые, рассказывал батюшка, служили по несколько раз: чтобы и таким образом опустошить монастырь для официальной причины закрытия Лавры.

"И вот в военкомате внезапно появляется Военный, - так рассказывал о. Макарий, - не сказать, что я забыл лицо, но я его как бы не узнаю, но красоты – ангелоподобной. Выводит меня из военкомата, проводит к своей машине, отдает все документы на руки, и говорит: "Более они тебя вызывать не будут. Это последний вызов. Живи спокойно, а меня вспоминай. Ты мой друг – и я твой друг, а ты меня подзабыл. Езжайте, вы должны будете послужить в числе другого Воинства ", - это был тот самый Пол-ковник, который четыре года тому назад отправлял Виталия с Армавира!

С детства о. Макарий пронес сильную горящую любовь, на которую ему отвечали взаимностью, к двум святым: святителю Николаю, и Георгию Победоносцу – Воину, Полководцу – как его называл батюшка. Именно он и был тем самым Военным, который земную службу воинскую пременил ему на службу в армии Небесной.

Когда монах Власий приехал после этого в Лавру, о. Прохор встретил его словами: "Ну, вот, сынок, и милость с тобой!"

В Кременец, в декабре 1959 года новый вызов… На этот раз не в военкомат. В кабинетах местного НКВД торг уже шел "по-крупному": "Что, - хочешь - для тебя сделаем? Хочешь – наместником, хочешь – епархию выбирай – в считанные дни епископом будешь! Но… нам бы помощник нужен: кто чего говорит против власти Советской; кто чем, может, тайным занимается…" – "Ничего мне не надо, и от Вас я ничего не хочу. Монахом быть хочу, простецом, и послужить хочу родной обители до конца своей земной жизни. А братию предавать… – я не для того сюда пришел!"

Выбор был сделан. Во дворе местного НКВД стоял, на подобие кузова от грузовика, металлический бассейн, глубиной более двух метров; в него поставлен был раздетый о. Макарий и, при 35-ти градусном морозе залит доверху водой. Около полутора суток провёл он в такой купели.

"Налили… Поставили меня, а вода – конец: околеть можно! На следующий день аж в обед ко мне подошли. И выйти никак нельзя – стрелять будут, да и купель ведь глубокая: держусь на одних руках, ногами до дна не достаю. Сначала холодно было. Я глаза закрыл, молюсь, чувствую меня за руки кто-то как щипает, - а то лёд обмерзать стал. Руки, шея – всё во льду, лёд шею душит, дышать невозможно, да и снизу всё замерзло – ногами во льду стоял! И так холодно мне было часов шесть – до полуночи. А потом мне сделалось – как будто я в бане: так стало мне жарко. О том что я могу остаться, и на следующий день оставался живым – им и в голову не приходило. Пришли они на вторые сутки после обеда. Топором лёд разбивали, где руки мои были. И помню, как сейчас – кожа на руках поранилась, когда меня вырубывали, да вытаскивали. А вот идти я потом уже не мог – устал полтора суток стоять, - волоком тащили меня…"

Однако, как ни сладок был путь исповедничества, как ни тверд был в своем стоянии уже не юный (по годам борьбы с древней злобой) монах, но старцы, благословением Царицы Небесной, вынуждены были отправить молодого иеродиакона из Почаева.

Еще в 1958 г. монах Власий встретил в Почаеве духовного сына о. Кукши – о. Митрофана, тогда еще игумена Серафима. Подойдя к о. Митрофану и попросив святых молитв он услышал в ответ: "Да у кого ж ты святых молитв просишь? Ну, ладно, Бог благословит тут пока пожить; диаконство примешь, а потом ко мне приедешь. Ты у меня будешь жить, в схиму меня пострижешь, а потом и похоронишь".

Не соблазнило молодого послушника и то, что идя после литургии, он увидел этого чудного батюшку лежащим под столом при выходе из храма и пьяным голосом певшего песни – юродствовал.

Выдвореный-таки из Лавры и прослонявшийся более года у её стен без угла и крова, о. Власий под Рождество 1962-го едет в Воронеж под новый отеческий покров. И знал ли кто тогда, что вместе с наперстным крестом от умирающего схиигумена о. Макарий получит в наследство не только его приход в Бурдино, но и его духовных чад!(8)

А о самом о. Митрофане батюшка говорил так: "Сколько было старцев в моей жизни, все прославляли Царицу Небесную, но о. Митрофан какой-то особенный был!" Семь лет подвизался он в затворе, ежедневно служа литургии. И вот однажды, читая перед Литургией по обычаю акафист Пресвятой Богородице "Радуйся Невесто Неневестная", он услыхал сладкозвучный голос от Иверской иконы Пресвятой Богородицы: "Чадо, выходи из затвора в мир! Я всегда буду с тобой". От радостотворных слёз он уже не смог дочитывать акафист и, не дочитав, тут же начал служить Литургию.

Рождение его было в 1902 г. на праздник Воздвижения Животворящего Креста Господня. Еще стоя на литургии, во время Херувимской Песни его мама услышал голос (да и не только она, а и некоторые люди в храме, и священник в олтаре): "Рождается Никита, Серафим и Митрофан". Причастившись Святых Христовых Таин, она шла рожать с мыслью, что родится тройня. Родился, однако, один - раб Божий Никита, в мантии – Серафим, в схиме – Митрофан. Мать вскоре умерла, и воспитывался он потом отцом и мачехой. Случилось так, что мачеха стала невольной свидетельницей другого удивительного случая: маленький пятилетний Никита, одев на себя простынь, наподобие священнической фелони, и соорудив из какой-то баночки кадило, тут же кадил им перед кукурузой и подсолнухами в огороде: "Если вы – мои дети духовные – поклонитесь мне в ноги", - и кукуруза и подсолнухи, вопреки всем законам ботанических наук нагибали к нему свои тугие стебли. А с десяти лет он стал подвизаться в Нило-Столобенском монастыре, и пребыл там до самого его закрытия.

Уже на родине, в 1932 г., через полгода после рукоположения он был арестован на семь лет.

…Не обещал наш Господь Иисус Христос своим последователям легких и приятных путешествий по тропинкам жизни, напротив, - скорби и гонения были обещаны истинным и верным. Где бы не приходилось быть о. Макарию, но обещанное Спасителем ждало его. Не был исключением и Воронеж.

По приезду решил было батюшка ввести на приходе два клироса – на правом приходские певчие, а на левом монашествующие. У отца Митрофана благословились, но время было такое, что управляющими на приходах были не настоятели, а все больше ставленники уполномоченных от КГБ – старосты. Вот такая старостиха и закомандовала: не то, что второго клироса не будет, а и шестопсалмие иеродиакону читать не позволила!

Обидно было батюшке до слез – в Лавре в первых стоял, а тут и в последние не годен. Но отец Митрофан утешал: "Родной мой, не скорби – это все временное. Ты вот не служишь, а пред Богом – как служишь. Ты не скорби, что страдаешь. Не скорби!" И, прикровенно предсказывая о. Макарию его будущие многолетние скитания без угла и крова, о. Митрофан тут же к вечеру выгонял свое чадо на улицу. Не понимаем мы иной раз некоторых поступков и слов наших старцев, толкуя их по-своему; имея приземленный к сему миру ум, мы мыслим так и лишь о том, что удобно или выгодно нам, соблазняясь и недоумевая потом сами и соблазняя других. Отец Макарий не недоумевал, он воспринимал все происходящее так, как и должно воспринимать чадам Божиим – со смирением, терпением и благодушием.

Еще в 1941 году, одевая Виталию подрясник, м. Евгения напутствовала его: "А ты священнический сан принимай! Принимай, - он тебе и другим во спасение будет. Придет тяжелая година – ты и себя причастишь, и других утешишь". И вот в 1962-ом году, на день памяти святителя Тихона Задонского о. Власий был рукоположен в сан иеромонаха дивным архипастырем – владыкой Сергием (Петровым +1990г.), бывшим на то время епископом Воронежским и Липецким.(9)

И случилось так, что в конце 1962-го года вл. Сергий благословил батюшке, тогда уже иеромонаху Власию, съездить в отпуск на родину, в Ставропольский Край. Приехал, а тут как раз владыка Михаил (Чуб +1985г.) в кафедральном соборе всенощную служит, - как тут мимо пройдешь?

Стоит батюшка невдалеке от кафедры, а владыка возьми, да и подзови тихонько: "После службы подойдешь ко мне". Подойдя после службы к владыке Михаилу, о. Макарий вдруг получает неожиданный и непонятный подарок – яблоко; да к тому же и странные слова были ему сказаны владыкой Михаилом: "Вот, чадо - возьми этот плод, и донеси до Господа".

Неожиданно заплакав, батюшка поклонился земно архипастырю и обратно уже возвращался в недоумении: "Ну, что мне с ним делать? Съесть – не съем, пожалуй, приеду, отдам-ка я его матушке Серафиме (речь о ней пойдет ниже). Да она ж разве возьмет? Матушка Серафима враз, действительно, батюшкин благой порыв осадила сразу: "Тебя на поездку кто благословлял? Владыка Сергий? Вот ему и отдай!"

Приходит о. Макарий к нему, рассказывает все, и отдает яблоко: "Вот, это Вам, владыко святый – быть Вам скоро архиепископом!", а сам – бежать. А владыку глядишь – вскоре переводят на Минскую кафедру, действительно, – с возведением в сан архиепископа.

Скажу откровенно, дорогой читатель: иной раз, читая жизнеописания современных подвижников благочестия, ловлю вдруг себя на неприятном чувстве, что авторы как бы "выпячивают", делают как бы особые ударения на, по сути дела, обыденных состояниях духоносных отцов и матушек – прозорливости, явлениях Богородицы и святых, преображениях тел, лиц икон, и т.д. Прошу понять меня правильно: говоря "обыденных", я имею в виду, что – да, для нас они необычны и величественны, но сами они, истинные боголюбцы, никогда этому не придавали значения и даже, по возможности, скрывали и таили такие дары Благодати, может быть и понимая, что – да, величественны и необычны эти дары, но в то же время и обыденны: ведь обетовал же Господь, что: "…веруяй в Мя, дела, яже Аз творю, и той сотворит, и больша сих сотворит…" (Ин. 14:12). И в то же время, большинство почему-то обходят странным молчанием личное, и действительно полезное читателю отношение самих преподобных к этим явлениям; их поведение в эти действительно сладостные и многозначительные моменты их жизни: смирение, чему-то научение, вразумление, утешение; их в эти моменты переживания.

И это я не только о случае с вл. Сергием. Ведь нельзя обойти молчанием неоднократные случаи явления батюшке Пресвятой Богородицы, к Которой он питал самые теплые сыновние чувства; его вера, молитва и упования на Неё отражались даже в том, как он Её называл – Мамочка. Но о тех явлениях батюшка если и рассказывал, то лишь самым близким своим чадам, да и то: тайком, прикровенно, и никогда не говоря о ком идет речь, а всегда величая Её "Драгоценная Странница".

Более 35-ти лет тому, в Мичуринске, 5 октября 1966 года, отошла ко Господу схимонахиня Серафима (в миру – Матрона Поликарповна Белоусова), которую о. Макарий очень ценил, всегда с любовью посещал и, нужно сказать, и она питала к нему ответные подобные чувства: достаточно сказать, что в последние годы жизни причащал и исповедовал её именно о. Макарий, а при кончине своей (о которой она предсказывала за несколько лет), позволила остаться только ему одному.

Так вот, одно из многочисленных явлений Драгоценной Странницы произошло именно в келии у матушки Серафимы. Един Бог Святый знает, какой Её видели отец Макарий и матушка Серафима, другие же, присутствовавшие при этом матушки, описывали это так.

"Вошла Она в простой крестьянской одежде: ветхая вся, запылённая… К матушке в келью зашла, скинула ботинки запыленные. И матушка Серафима кладет её на свою белую постель! Мы-то не знаем, не понимаем еще Кто Она. А матушка Её Странницей называет, да и нас стоящих подзывает: "Вот, - чада моя благослови". Она нас благословляет, а матушка Серафима Ей ноги укутывает, да в сад побежала – розу несет…"

Еще одно явление Драгоценной было в Задонске, где Господь сподобил служить батюшке. Произошло это на богослужении в соборе. Батюшка подал Ей свои четки, а в ответ услышал: "Когда Я их тебе верну на мытарствах, ты их не узнаешь – от твоих слез и скорбей они будут бриллиантовыми!"

Задонск, Ожога, Бурдино с 70-го по 79-го, - было временем и периодом становления его как самостоятельного настоятеля обители, как пастыря стада Христова и отца овцам Его.
В Бурдинский период, в годы особо яростных притеснений и гонений на Церковь, Господь собрал под крыло о. Власия более 40 монахинь. Во время, когда даже видные и знаменитые монастыри и храмы не позволялось ни красить, ни ремонтировать, ни тем более реставрировать, церковь в Бурдино благоденствовала – в храме всегда было все отремонтировано, покрашено, вымыто; пело два клироса (и притом как!); чудные, с иголочки, облачения (большая часть из которого были пошиты самим о. Власием, - такой приход и такой пастырь был истинным украшением и даром Божиим для епархии и её архиерея, а им к тому времени был епископ Воронежский Ювеналий (Тарасов).(10) А уж в гости к такому хозяину и отцу с радостью ехали многие видные духовные светильники того времени.

Накормить приезжающих и трудившихся, шитьё одежды и облачений, практически немыслимые в то время строительство, ремонт и роспись храма – вот лишь малый перечень трудов уже израненного и искалеченного богоборческими застенками батюшки, которые всю жизнь были его желанными и верными спутниками, а причиною этого путешествия длиной в жизнь и целью этих путников был Сам Спаситель, оставивший свою наивысочайшую и наиглавнейшую заповедь: ради Него и Имени Его чем и как только можно утешать людей. И это было правилом ко всему. Можно утешить едой? – накормить; можно порадовать одеждой? – пошить; унывающий? – ободрить; скорбящий? – утешить; и как вышнюю силу для исполнения этих трудов в 1964 г., в Тбилиси, на праздник Казанской иконы Пресвятой Богородицы о. Власий был пострижен в великую схиму с наречением имени Макарий в честь святителя Митрофана (в схиме Макарий), еп. Воронежского. Постриг совершил митрополит Зиновий (Мажуга),а восприемником стал о. Андроник(Лукаш).

Конечно, свершить, то что совершалось в Бурдино, одними человеческими силами было невозможно – без молитвы всуе трудился бы зиждущий, а о дерзновении и силе молитв Бурдинской обители вспоминается случай, рассказанный батюшкой одному из своих чад.

Расписывался иконостас. Дело, по тем временам, не то, что тяжелое, но даже и опасное – и властями непозволительное, и иконописцев попробуй найди! Нашли. Начали. Да только в середине работ иконописцы возьми, да и заряди сумму на пять тысяч рублей больше оговоренной первоначально. Не заплатите – не отдадим уплоченный задаток (тоже внушительный!), да и храм расписывайте сами как знаете.
Батюшка пришел после разговора на кухню, и прямо там, вместе с матушками обратился в молитвах ко Пресвятой Богородице, прося не постыдить их просьб и упования, и помочь с решением этой беды.
На утро, после безсонной, в горестной молитве проведенной ночи, батюшка, зайдя на ту же самую кухню, увидел, что край клеенки на столе то ли задрался, то ли топорщится. Приподняв её, он держал в руках пять тысяч рублей новенькими, как будто только что отпечатанными купюрами.

В 79-ом году для батюшки и для Бурдинской общины пришло время испытаний: в "органы" поступил сигнал, что приход в Бурдино, не просто приход - что под видом прихода там существует тайный женский монастырь. Нагрянули проверки и последовали санкции. Как зачинщик и настоятель, о. Макарий был лишен регистрации, архиереем, соответственно, был запрещен в священнослужении и почти год нищим и бездомным скитался по вокзалам и паркам. Бурдино он покидал так, как и пришел – поклонившись храму со словами славословия на устах, и ничего не унося, хотя то, что было вложено им в этот приход, и до сего дня утешает взоры молящихся.

Проявил решимость взять в свою епархию опального и ревностного обличителя, Винницкий архиепископ Агафангел (Саввин).(11) Так испытания Божии сменяются Его милостью и славой: опальный иеромонах (бывший уже к тому времени тайным схиархимандритом) на протяжении шести последующих лет был епархиальным духовником, служа в Винницком кафедральном соборе. И никто почти не знал из окружавших в то время батюшку людей, что часто ночным поездом он ехал в Киев, отстаивал полунощницу в Покровском монастыре, а когда была, то и раннюю Литургию, и к обеду – опять в Виннице.

Летом 1986-го года батюшка был вынужден уехать из Украины – на фоне известных Чернобыльских событий последствия издевательств и побоев давали о себе знать, - необходимо было лечение. Но до конца своей жизни о. Макарий пронес самые теплые и добрые воспоминания о Киеве, Виннице, Почаеве, Глинской и других дивных и светлых местах земли Украинской, где сподобил его Господь Своей милостью нести святое монашеское послушание. И часто потом доводилось нам самим слышать его скорбные и с душевной болью говоренные слова о страшном и скорбном пути Украинской церкви.

Вспоминается в связи с этим рассказ батюшки, о том, как однажды в Москве он "случайно" встретился с бывшим митрополитом Филаретом, уже в то время, когда тот был в расколе. Батюшка шел по улице, а тот, едя в машине, увидел о. Макария. На Филаретово приглашение подвезти (а он в свое время ценил о. Макария и, было, даже предлагал архиерейство), батюшка нехотя остановился и, глядя в одинокие, безнадежно пустые глаза бывшего Экзарха всея Украины произнес: "Нет, Михаил Антонович, Макарий – грешник, но не еретик, и мне с тобой части нет! Несчастный, зачем ты вообще на свет родился?!." А ведь матушка Евгения еще в далеком 1952-ом году говорила юному Виталию: "Ох, сынок, будет в девяностых годах такой архиерей в Киеве, что его выкинут, и даже поминать не будут!"
1. Весьма интересна история двойной фамилии князя Бриллиантова-Болотова. Он очень высокого роста был, рассказывал о. Макарий, весьма опрятен, строен, одним словом - князь русский! И государь-император Александр Второй, назвал его Бриллиантовым – за образование, за обхождение, за чистоту нрава и за поведение: в родовитых семьях всё отточено было: и внутри и снаружи – там и пальчики отточены были, и лицо отточено. Не то, что иной раз: роста с наперсток, а нога, - 45-ый. 2. Батюшка рассказывал, как однажды, на его просьбу помолится о его спасении, о. Андроник (Лукаш) сказал: "Я о Макарке молился, чтобы он от скорбей и от болезней не поднялся!" – "Что ты, отец, - замахал руками о. Серафим, - да что ж так-то?" "А так, - отвечал ему о. Андроник – другого пути к Господу не бывает". 3. Местная чародейка, в каковых недостатков не было во все времена и всюду, встретила маму, когда та шла уже рожать: "Ой, ой, - запричитала ворожка, - ой, Верка, кого ты рожать идешь! Ой, на горе нам ты рожать идешь. Ты рожать идешь бунтовщика и смутьяна". 4. Даже сама по себе дорога в таких "походах" была не безплодна – идя, батюшка прочитывал несколько акафистов, которые знал наизусть. 5. В городе Армавире находился тогда сборочный пункт. 6. Говоря "Полковник", батюшка имел ввиду не звание его как офицера, а его чин – не раз он потом называл его Полководцем, но, впрочем, о продолжении этого происшествия см. ниже. 7. Впоследствии – известным Кировоградским архиереем. 8. Надевая свой священнический крест на о. Власия, о. Митрофан завещал ему о своих духовных чадах (а среди них одних только схимников было более 2000): "Власий, я довел их до жертвенника, а ты доведи до Престола". 9. Еще когда вл. Сергий служил ипподиаконом в Краснодарском Крае у вл. Ермогена (Голубева +1978), старец протоиерей Феодор (послушник о. Феодосия) говорил батюшке: "Виталий, вон, смотри – Сергий будет архиерей, и он тебя
рукоположит на память Святителя Тихона." Вот только где – не сказал. 10. Нынешний Митрополит Курский и Рыльский. 11. Родом из Бурдино. В настоящее время – Митрополит Одесский и Измаильский.

12. Лечащий врач всё допытывался потом у о. Варлаама: "А кто Вы ему приходитесь? Он так Вас ждал, он так волновался.

Вскоре, после лечения, путь батюшки лежал возрождать Оптину Пустынь. А когда его спрашивали: куда он едет? – о. Макарий в простоте отвечал: "Пришло время являть миру мощи старцев Оптинских." Многие в ответ крутили или головой, или пальцем у виска – в возрождение Оптиной не верил почти никто. К тому же со времен революционного разгрома Оптиной, точных сведений о том, где и кто из старцев похоронен – не было. А батюшка, от своих духовных отцов, был наследником схемы захоронений Оптинских Старцев и, думается теперь, что и не без особого старческого благословения приступал батюшка к этому подвигу.
Недалеко от Оптиной был куплен дом, полусгнивший, развалившийся и продававшийся за безценок, но в то же время воистину безценный – этот дом когда-то принадлежал настоятелю Преображенской церкви с. Нижние Прыски, и в нем, попеременно, по пути в Шамордино, любили останавливаться все Оптинские старцы.

Вот в этот-то домишко из Винницкого кафедрального собора и перебрался батюшка, подтянулись матушки-молитвенницы, верные и преданные ему еще с бурдинских времен, и сладким нектаром и благоуханным фимиамом потекли к Небесам монашеские молитвы. А явившийся однажды батюшке преподобный Амвросий Оптинский повелел возродить выкопанный когда-то по его благословению колодец во дворе этого дома.

Страшное зрелище для верующего представляла собой тогда Оптина Пустынь – на её землях размещалось ПТУ, по могилкам старцев ходили промазученные сапоги, а колеса "Кировцев" и "Т-40" разметали над ними пыль; Казанский собор был превращен в ангар для тракторов, а в алтарной, восточной его части были ворота для них; кинозал размещался в Введенском соборе; более-менее "по назначению" использовалась лишь трапезная – в ней расквартировывалась столовая и котельная.

Отец Макарий, и с ним еще два иеромонаха, найдя пустовавший домик, принялись туда все чаще ходить, служа там время от времени службы, - ведь под лежачий камень вода не течет: пока нет Богослужений – долго и тщетно можно ожидать что бесы покинут облюбованное ими святое место, бывшее ранее в величественном благолепии.

Вскоре, к удивлению многих, 17 ноября 1987 г. Патриархия получает указ правительства о передачи Оптиной Пустыни Церкви. И здесь опять проявилась еще одна черта схимника (а о том, что он, к тому времени, уж более 20-ти лет, как схимник – так никто и не догадывался!) – быть на виду не у людей, а у Бога.

За долгие годы службы Богу в Русской Православной Церкви, знаем ли был о. Макарий в Патриархии, известно ли его имя было архипастырям? Скажем более: 26 архиереев вышли из под его "крыла", причем многих из них батюшка вел за руку с детства, - приводя в семинарию, в прямом смысле слова возя потом авоськи с продуктами и книгами, окормляя советами и благословениями и в священстве, и уже на кафедре. Известны случаи, когда ему самому предлагали архиерейство, на что о. Макарий с улыбкой отвечал: "Куда мне! Я уж лучше буду маленькой фиалкой, чем большим лопухом".

Вот так это качество – быть незаметной благоухающей фиалкой, а не красующимся у всех на виду, но безполезным лопухом, проявилось и в Оптиной: наместником был назначен о. Иосиф (которого вскоре сменил о. Евлогий - будущий архиепископ Владимирский), а батюшка пожелал остаться "маленькой фиалкой", приносящей невидимый, но услаждающий Творца и утешающий людей благоуханный аромат. Приносился (и до сих пор приносится) сей нектар и матушками в Прысках, ежедневно совершавшими круг Богослужений и келейное правило за возрождающиеся Оптину и Шамордино; приносился и в самой Оптиной – в то время над Святыми вратами, - там, где теперь высится фигурка ангела. И, честно говоря, думается сейчас: а мог ли он приносится кем-нибудь другим, как не прямым наследником матушки Софии и о. Даниила, подаривших всему своему роду благословения о. Амвросия?

Через год, 17 октября 1988 года батюшкины слова, к удивлению сомневающихся, стали получать своё жизненное подтверждение, - Святейший Патриарх Пимен благословил явить Православному миру мощи преподобного Амвросия Оптинского.
Но и тут не обошлось без "помощи" древнего врага, хотя и та, со временем, промыслительно была направлена к славе Господней. Ещё при жизни старца Амвросия двое блаженных предсказывали, что на его месте будет старец Иосиф. Слов этих не понимали до тех пор, пока не наступили наши, описываемые теперь нами годы: о. Макарий настаивал, что на том месте, где монахи стали копать, лежат мощи старца Иосифа, а не Амвросия, что его могила в другом месте, но тогда победило упрямство, и под именем о. Амвросия миру были явлены мощи о. Иосифа. Когда же со временем разобрались, признав, как не горько, правоту о. Макария, и стали искать возможность исправить пред преподобным и верующими эту ошибку, то в 1998 г. решили открыть мощи и прочих старцев, чего первоначально делать не намеревались.

Но сбывались пророческие слова, сказанные батюшке блаженной памяти схимонахиней Серафимой (Белоусовой): "Если будет в Оптиной отец родной, то будешь там жить, а будет отчим – из окна Оптину будешь видеть, а в нее не войдешь – глазам будет близко, а ногам ходить – склизко!". За горькое и неудобоприятное лекарство обличений о. Макарий стал и в возрождающейся Оптиной неугоден, и к концу 1989 г. батюшка вынужден был покинуть Пустынь, напоследок, не раз не обинуясь предсказывая своему тогдашнему послушнику о. Василию (Рослякову) скорую мученическую кончину – до страшного пасхального убийства оставалось чуть более трех лет.

С тех пор духовные чада о. Макария ездили к нему не в Оптину, а в Нижние Прыски. Оптина, правда, забыта не была: гости, с дороги потрапезничав (а готовил и кормил приехавших он всегда сам), тут же получали обязательное и безоговорочное благословение посетить Оптину, приложиться к мощам старцев, и окунуться в источнике, - чаще всего Пафнутия Боровского.
Прожитая жизнь всё в большем изобилии приносила свои плоды: пробитые гвоздями ноги, пробитый и перебитый во многих местах череп, вырванные волосы, выбитые рукояткой пистолета зубы, ломаные прикладом пальцы рук и сапогами ребра, выкрученные до разрывов сухожилий руки, вырезанное легкое, несколько пережитых инсультов, гипертония, очень высокий сахарный диабет – вот далеко не полный список батюшкиных телесных скорбей, которые вскоре привели его к преждевременной кончине. Однако еще за год многим из своих духовных чад батюшка говорил: "В мае я всех вас соберу на молитву, все ко мне в мае приедете".

Май 2001 года о. Макарий встречал в больнице. Незадолго перед праздником Вознесения батюшка все рвался в Прыски, по сути дела, упрашивая и уговаривая своего келейника о. Антония: "Отец Антоний, мне домой пора. Поехали отсюда. Мне пора уже. Вы ведь ничего не понимаете", но о. Антоний, о чем он впоследствии горько сожалел, уговаривал батюшку остаться и хорошо проверится перед дорогой – духовные чада предлагали батюшке поездку в Иерусалим. Отец же Макарий торопился в Иерусалим Горний: "Пропойте мне "Ныне отпущаеши…", - бывало еще раньше просил он своих матушек.

На праздник Вознесения Господня, причастившись Святых Христовых Таин, уже зная свой скорый исход, батюшка потребовал, чтобы из Киева срочно вызван был игумен Варлаам (Гергель), а о. Антонию преподавались последние наставления: "Отец Антоний, ты ж смотри, - чтобы меня отец Варлаам и одевал, и отпевал!"; и до тех пор, пока игумен Варлаам не вошел в его палату, отец Макарий волновался и безпокоился: "Не успеет, а вдруг не успеет. Звоните о. Варлааму, звоните, а то не успеет!", но отец Варлаам уже вылетал из Киева.

Около шести часов вечера о. Варлаам сошел с трапа самолета в Москве и – сразу в больницу. Отец Макарий, увидев входящего в палату о. Варлаама, приподнялся и, с облегчением вздохнув, улыбнулся: теперь можно было и умирать.(12)

Батюшке стало плохо. Еще сколько можно было, он крепко держал за руку о. Варлаама и, напоследок, еще раз крепко сжав руку своего преемника, отец Макарий его отпустил, уступая требованиям врачей об удалении посторонних из палаты. Подозвав о. Антония, он попросил надеть на него схиму и схимническую скуфейку.
Хотя батюшка и умирал в палате реанимации, однако утром, когда никакие анализы еще ничего не предвещали, он говорил своему лечащему врачу: "Доктор, Вы знаете, а я сегодня умирать буду. И я благодарю Бога за то, что Он сподобил меня Ему послужить, что я умираю в полной памяти и сознании. Я у всех прошу за всё прощение, и всех прощаю".

Когда все собрались в батюшкиной бывшей палате (в которой он был до перевода в реанимацию), воцарилась тишина, только в коридоре её нарушала необычная для такого времени, но обычная для реанимационного отделения беготня и суета. Выглянув в коридор, о. Варлаам окликнул пробегавшую по коридору медсестру и та, на ходу бросив - "Батюшка уходит", - промчалась дольше. Слово "уходит" воспринималось то ли как "выходит", то ли как "теряет сознание", мыслей о смерти не было и тогда. Тишину нарушил о. Варлаам: "Может, давайте почитаем канон на исход души?" О смерти батюшки думать было страшно и не хотелось, - настолько она была близка, но читать Канон решились – в конце-то концов: Канон, он же покаянный, умилостивительный, а не заупокойный.

На шестой песне Канона медсестра принесла батюшкину скуфейку, а на девятой в коридоре прекратилась беготня и суета, и, уже по окончании девятой песни в палату зашел врач: "Можете зайти к батюшке".

Зашедшие отцы Варлаам и Антоний, батюшкины близкие чада – Арсений и его жена Ирина ещё и тогда ничего не понимали, думалось – кризис миновал, батюшке стало легче, что…

Отец Макарий лежал с открытыми глазами, которые с детской счастливо-усталой улыбкой смотрели в даль, ведомую и видимую только ему одному. И до тех пор, пока врач не обинуясь сказал, что надо бы закрыть батюшке глаза, о том, что он смотрит уже из другого мира – не догадывался никто.

Милующее и утешающее сердце схиархимандрита Макария остановилось в 22.15 вечера: в мае, 26-го дня 2001 года, он всех собирал на молитву.

Схиархимандрит Макарий и умирал, так же как и жил: в послушании, в мире с Богом, в мире со своей совестью и с желанием мира людям, с людьми, и людей с Творцом.
Игуменом Варлаамом тут же была отслужена первая лития, и под утро машина с отцом Макарием выехала в Прыски. Позже оо. Антоний и Варлаам вспоминали, что и когда везли батюшку, и когда одевали – тело было не то, что мягким и теплым, но даже слегка с испариной, - как у живого, но лежащего без сознания человека.
Весть о кончине духовного отца облетала города и веси не только Руси но и зарубеж. Съезжались батюшкины чада писали и звонили не могшие приехать; приезжающими безпрерывно служились панихиды в домовой церкви и ежедневные литургии.
Дедушка, - как называли мы его при жизни, при всей его любвеобильности бывал и жёсток, бывал непримирим к грехам и строг к тем, кто им служил, но обижались на него редкие, да и те – не от большого ума: более сотни духовества на похоронах, более тысячи мирян и монашествующих, вот только, правда, ни одного архиерея…

…Похоронили его так, как он и завещал: под простым, без надписи, крестом; между мамой – схиигуменией Марией и схиигуменией Серафимой на кладбище в Прысках. А вскоре исполнилось одно из последних батюшкиных пророчеств: "Мне ТАМ молиться будет некогда, - я всё по чадам буду бегать, помогать им; так я двух к себе возьму – пусть молятся!", - через пол-года, 10-го декабря, на праздник иконы Божией Матери "Знамение" в автомобильной катастрофе погибли келейник батюшки – о. Антоний и одна из преданнейших его духовных дочерей – монахиня Николая.

Мы верим, что имеет дерзновение схиархимандрит Макарий, пребывая у Престола Всевышнего, ходатайствовать о нас и не оставлять нас своей помощью, а вы, приснопоминаемые о. Антоний и м. Николая, молитесь о нас в невечернем дне Царствия Христова!



"Братия моя, не забывайте меня, но в молитвах святых поминайте всегда!"



http://nazaret.kiev.ua/book/
 

источник - http://a-hristianka.livejournal.com/2004.html

Назад к списку